С этими словами пальцы Зары перестали гладить и вместо этого глубоко вонзились в светлые волосы служанки. С резким рывком Зара отвернула голову молодой женщины назад, чтобы оголить ее шею. Вена на шее пульсировала.
Ритмично всосать и выпустить…
Служанка удивленно ахнула, но, прежде чем она попыталась вырваться, голова Зары нагнулась вперед подобно нападающей змее, ее нижняя челюсть опустилась дальше вниз, насколько это было возможно для обычного человека, и, пока служанка пыталась понять, что случилось, Зара воткнула ей в шею свои цвета эльфийских ног клыки в шею, которые за считанные секунды выросли у нее из челюсти. Ее слегка изогнутые вниз клыки вонзились глубоко в плоть молодой женщины и разорвали шейную артерию как батистовый шелк. Кровь теплым, драгоценным потоком хлынула в рот Зары, наполнила всю ее глотку, и как сладкое бархатистое благородное вино потекло вниз по горлу. Дико бьющееся сердце служанки беспрерывно вкачивало в рот Зары жизненный сок молодой женщины, и Зара пила глубокими, жадными глотками. Служанка попыталась защититься, но пальцы Зары были подобны тискам, и пока Зара высасывала из своей жертвы жизнь, все вокруг внезапно стало восприниматься намного действительнее, чем раньше: голодные крики вороны, которая двумя шагами дальше бесцеремонно выклевывала глаз из черепа анкарианского солдата, жирную вонь огня, который легкий бриз разгонял по полю, плач и стенания других женщин на поле, и ее охватило что-то вроде наслаждения, когда она почувствовала, что сердце служанки стало биться тише; сердечные удары нерожденного ребенка напротив, стали сильнее, как будто ребенок не хотел принять, что он уже умрет, не родившись. Однако ее мать давно уже перестала сопротивляться и покорилась судьбе. И, пока Зара продолжала жадно пить, сердцебиение ребенка стало беспокойным, а затем стало неравномерно трепыхаться, и, наконец, затихло совсем – почти через минуту после того, как сердце его матери перестало биться.
Только после того, как погасли обе души в теле, которое она держала в руках, Зара подняла голову от шеи своей жертвы. Лицо ее было запятнано кровью, глаза – темные и мерцающие как угольки. Она облизнула розовые губы, чтобы не растерять ни капли драгоценного напитка. Затем она с трудом восстановила дыхание.
- Вот кто я, - пробормотала Зара потом с радостью, - Вот кто я, и этого уже не изменит даже вечность…
Зара проснулась в страхе, еле подавив крик на губах. Картины ее сна поблекшими контурами выприсовывались за сетчаткой ее глаз, и судьбоносные слова, которые сорвались с ее собственных губ, застряли в ее разуме как эхо меж двух горных вершин:
Вот кто я, и этого уже не изменит даже вечность…
Зара тряхнула головой, как будто могла таким образом прогнать свой кошмар, и со сдержанным стоном направилась к своему ночному лагерю. Ее длинные черные волосы нечесаной гривой висели у нее за плечами. Она убрала с лица какие-то застрявшие соломки, стянула волосы в конский хвост, и крепко зажмурилась, чтобы окончательно прогнать сон. Ей пришла в голову мысль, что она могла бы вообще обходиться без отдыха, так как все равно обычно спала не больше двух часов за раз. Потом все равно наступали кошмары, вырывая ее из объятий Морфея. Иногда ей казалось, что эти кошмары поджидают ее в каких-то темных уголках ее души, чтобы потом наброситься как дикие звери на раненого животного, как только она закрывала глаза: дикая смесь воспоминаний, легенд и фантазий, которые так давно преследовали Зару, что она и не могла бы сказать, когда именно все это началось.
